Только не|мы - Игорь Толич

на столь благополучный прогноз, я хочу лично убеждаться, что с ним всё в порядке, понимаешь? Ему нужна поддержка.

— Ты прав, Андрис, — согласилась я, улыбаясь и одновременно борясь с собой, чтобы не начать просить его больше не уезжать, не оставлять меня одну — только не в этот год.

Пусть Алексис проживёт ещё два, три, пять, десять лет. Или пусть уж лучше отдаст концы прямо сейчас, лишь бы Андрис оставался дома со мной!..

Я устрашилась собственных мыслей. Как можно желать смерти другому человеку, которого никогда не видел, просто потому, что боишься одиночества и отдаёшься во власть слабости, потакая жалкому эгоизму?

Алексис всю жизнь провёл в учении и искуплении, наставляя других и протягивая руку помощи страждущим. Он заслуживал того, чтобы его последние дни и месяцы были украшены вниманием близких. А Андрис проявлял не только милосердие, он доказывал делом свою преданность. Я должна была всячески гордиться им и жестоко покарать себя за распутство и вольномыслие.

— Я знаю, Илзе, ты не в восторге от этого… — начал Андрис, заметив смятение в моём лице.

— Нет, нет! Я действительно считаю, что ты должен быть рядом с другом…

— Я не должен, — спокойно ответил Андрис. — В этой жизни мы должны лишь богу в соответствии с нашей верой. Чем крепче вера, тем больше мы ему должны. Так уж заведено. Но друг перед другом мы вольны поступать согласно одной только совести. Лишь она — мерило всех добровольных поступков. А никакого долга в самом деле нет. Потому воспитывать нам нужно одну совесть. Она подскажет, какой крест нам взвалить и пронести. Моя совесть подсказывает, что мне стоит навещать Алексиса. Так будет правильно.

— Да, всё верно, — смиряясь и всецело принимая его правоту как собственную, сказала я. — Андрис, я…

И здесь должно было бы прозвучать: «Хочу покаяться». Но моя совесть подсказала мне, что швырять своими грехами в того, кто нисколько неповинен в них, — преступление и грубость, каким ещё не придумано подходящего названия и не выделено отдельного круга в аду. Уж лучше я сама растерзаю себя виной и унесу с собой в могилу ту скверну, с которой теперь обязана жить. Но никто — ни Андрис, ни Мария — не переймут и части этой боли.

Я договорила:

— Андрис, я не пойду больше на психотерапию. В понедельник — в последний раз.

— Почему? — удивился Андрис.

— Потому что уверена, что хочу остановиться.

Андрис долго молчал и обдумывал мои слова. Мы были в гостиной, где ещё не успели разобрать ёлку. Я попросила оставить её до приезда Габи, поскольку ей, давно перенявшей русские привычки, придётся по нраву такая атмосфера. Андрис не стал с этим спорить. И также не стал спорить насчёт моих сеансов с Марией.

— Илзе, ты вправе решать сама, когда остановиться и когда начать снова, если такая необходимость возникнет. И ещё, — он взял меня за руку и притянул к своему сердцу. — Отдохните с подругой так, как вам хочется. Что называется «на полную катушку», хорошо?

Андрис улыбнулся и подмигнул.

А мне захотелось расцеловать его, или скорее зацеловать до боли в губах, чтобы он сам уже взмолился о пощаде. Но я просто обняла его, по-родственному тепло, и поблагодарила единственным «Спасибо», потому что знала, что Андрис услышит в этом обыденном слове много больше, чем просто формальная благодарность.

И в понедельник я уже не шла к Марии будто на каторгу, а летела как вольная птица. Приземлилась на стул, с улыбкой уставилась в знакомые очки.

— О, я вижу, вы в хорошем расположении духа? — в самом деле, обрадовалась Мария.

Я ещё шире ей улыбнулась и заявила с гордостью:

— Да, так и есть.

— Обрадовались возращению мужа?

— Конечно, и кроме того, через час еду встречать подругу из аэропорта. Мы не виделись больше года.

— Очень хорошо, — Мария опустила глаза к столешнице, на которой лежал раскрытый ежедневник, пролистала его, дошла до нужной страницы и сказала: — Илзе, я тут проанализировала некоторые моменты наших с вами встреч и сделала кое-какие пометки. Если вы не против, я озвучу вам свои умозаключения.

— Да, пожалуйста.

— Так вот, — Мария откашлялась и продолжила: — Согласно моим наблюдением в течение фактически двух месяцев я пришла к выводу, что у вас депрессия. И это серьёзный диагноз, а не банальное уныние. Судя по тому, насколько вам помогают антидепрессанты, я уже с уверенностью могу сказать — мы с вами на верном пути.

— Да, — просто согласилась я, никак не восприняв её слова. — Об этом я и хотела с вами поговорить. Я хочу отменить все препараты и вернуться к нормальной жизни. От психотерапии я тоже отказываюсь…

— Илзе, — на полуслове остановила меня Мария, — вы почувствовали временное облечение, потому что подействовали препараты. Мы не можем их отменить. Только не сейчас. Постепенно — возможно. Но нужно наблюдение и постепенная отмена.

— Но я отлично себя чувствую!..

— Да, — снова оборвала она меня. — Вы отлично чувствуете себя сейчас, потому что ваш организм заново научился спать и вырабатывать соответствующие гормоны. Но если вы всё бросите — станет вдвойне хуже.

Я надолго затихла.

Мария не спускала с меня глаз, буравила ими центр моего лба, отчего разболелась голова, и счастливая улыбка покинула моё лицо. Конечно, Мария говорила серьёзно. Я ведь почти и не сомневалась в том, что она мне скажет это. Но в действительности её слова заставили меня задуматься.

— Нет, — всё-таки ответила я, борясь с огромным желанием ответить ровно наоборот. — Нет, я так решила. Если мне станет хуже, значит, такова моя судьба.

— Илзе, это глупо. Не надо так поступать с собой.

— Так мне подсказывает совесть, — твёрдо заявила я.

— Это вам Андрис сказал насчёт совести?

— Да. А откуда вы?..

Мария улыбнулась, примирительно и расслаблено.

Я снова узнала в ней тот взгляд, когда она заговаривала со мной уже не как психотерапевт, а как друг. Точнее — она стремилась к тому, чтобы говорить именно так, но мой страх перед ней и моё недоверие беспрекословно ломали все подобные побуждения.

— Илзе, — сказала Мария, — Андрис не просто так хотел, чтобы вы пришли на терапию именно ко мне. Он хотел, чтобы мы с вами сблизились. И я очень прошу вас хорошенько подумать ещё раз насчёт всех отмен. Я хочу дать вам направление на длительное обследование, но для этого мне были нужны основания. Сейчас они у меня есть. У вас депрессия. И я снова повторю, что это не шутки. А я хочу сделать так, чтобы в ближайший год вы чувствовали себя